4 / 17
Д.В. Лисейцев
4
Гуманитарный вестник
# 9·2016
щаться в прежнее состояние не желали и готовы были отстаивать
свой новый статус силой того же оружия. Принципиально важно
учитывать это обстоятельство. Отрицать наличие в Смуте серьезных
классовых или межсословных противоречий — значит впадать в
крайность, способную увести от верного понимания сущности проте-
кавших в стране четыре столетия назад процессов дальше, чем это
сделало в свое время принятие отечественной наукой концепции кре-
стьянской войны.
Сложнее обстоит вопрос о применении к событиям начала XVII в.
понятия «интервенция». Очевидно, что нельзя говорить о польско-
шведской интервенции, поскольку Речь Посполитая и Швеция
находились в то время в состоянии войны между собой, поэтому
согласованных действий этих держав против России не было. Споры
вызывает применимость самого термина «интервенция», в последние
годы неоднократно предлагалось исключить это понятие из обихода
ученых, изучающих Смутное время, и заменить его другими,
например «русско-польская война». Однако вопрос об использовании
термина «интервенция» применительно к событиям российской
истории начала XVII в. нельзя решать столь однозначно. Обыкновенно
«интервенцию» определяют как «вмешательство одного государства
во внутренние или внешние дела другого» [10, с. 278]. Соответствует
ли политика Речи Посполитой или Швеции в отношении Московского
государства в начале XVII в. этому определению? В 1604–1605 гг.
Речь Посполитая официально не объявляла войны Московскому
государству. Однако польский король не только не препятствовал
набору Лжедмитрием I войск в Польше и использованию территории
Речи Посполитой в качестве плацдарма для нападения на Россию, но
отчасти даже финансировал поход самозванца. Это вполне вписывается
в понятие «скрытая интервенция». Лжедмитрия II, напротив, король
Сигизмунд III поддерживать категорически отказывался; много-
численные подданные Речи Посполитой действовали под знаменами
«тушинского вора» на свой страх и риск. Вторжение армии Речи
Посполитой в 1609 г. под Смоленск укладывалось в понятие «война».
Но начав в 1610 г. переговоры с политическими противниками Василия
Шуйского о возведении на российский престол польского королевича, а
затем и себя самого, король Речи Посполитой перешел к вмешательству
во внутренние дела России. Этот пример наиболее ярко показывает,
насколько тонкой была грань между «войной» и «интервенцией».
Равным образом, захват шведскими войсками в 1611 г. Великого
Новгорода с последовавшим навязыванием новгородцам кандидатуры
шведского принца в качестве нового государя всея Руси были
несомненными актами интервенции. Отказ от подобного рода
политических притязаний в пользу территориальных, последовавший