Previous Page  2 / 17 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 2 / 17 Next Page
Page Background

Д.В. Лисейцев

2

Гуманитарный вестник

# 9·2016

бурных событий начала XVII столетия; его происхождение — от-

нюдь не литературное, оно постоянно присутствовало в обиходной

речи людей того времени.

События Смуты воспринимались их современниками как

наказание «за грехи всего христианства»; этот мотив постоянно

звучит в источниках начала XVII столетия. Так, в конце 1614 г.

английскому послу было сказано: «Ведомо, что за грех всего

православнаго христьянства, а по злому умыслу польского

Жигимонта короля во всех наших великих Росийских государствах

смута и рознь была». Злой умысел политической элиты сопредельной

Речи Посполитой звучит одним из основных мотивов в истолковании

событий начала XVII в. русскими современниками: «По грехом в

Росийском государстве учинилась полского короля и панов его рад

умышленьем смута и рознь» [4, л. 148–149, 218 об.]. Важной

составляющей Смутного времени, по мнению современников, был

династический кризис, вызванный пресечением царского рода

Рюриковичей: «После блаженные памяти царя и великого князя

Федора Ивановича всеа Русии на Московском государстве были не

природные государи, и потому в Московском государьстве и смуты

учали быти, и многие воры назывались государьскими детьми» [5, л. 1].

Одним из наиболее ощутимых проявлений Смуты стало

самозванство, что также нашло отражение в высказываниях

современников: «А в те поры в Московском государстве была смута:

стоял под Московским государством вор тушинской» [6, л. 5].

Отлично осознавалась и социальная сторона Смутного времени. В

числе наиболее активных участников и «заводчиков» Смуты

выступали казаки. Казачий атаман Иван Заруцкий, по словам дьяков

Посольского приказа, «взяв с собой прежних ведомых воров …

которые… по заводу воров-казаков называлися государскими детьми

ложно … збежал… А к ним… пристали прежние их советники воры,

которые воровали в смутное в безгосударное время

и воров

государскими детьми называли ложно» [4, л. 44–46]. Социальное

происхождение казачества в Москве представляли совершенно

конкретно: «Казаки-воры, беглецы, которые за воровство

приговорены к казни, а иные — холопи боярские, и от того, збежав,

воруют. И тех воров, сыскивая, побивают и вешают» [7, л. 195]. Но,

помимо обвинения в разжигании Смуты выходцев из социальных

низов, люди осознавали и долю ответственности дворянства,

самоуправно сводившего у своих соседей крестьян и холопов:

«Дворяне и дети боярские в нынешнее смутное время и в разоренье

вывозили у своей же братьи, у дворян и у детей боярских, крестьян и

людей» [8, с. 38].