Г.В. Черногорцева
8
фии и есть начало науки вообще, а не специальных наук. И до сих
пор рационалисты отрицают философское значение таких категорий,
как тревога, страх и т. д., т. е. философское значение всего того, что
является достоянием внутреннего мира человека.
Первые поколения рационалистов верили, что для разума не су-
ществует неразрешимых проблем, что мир в целом, включая мир че-
ловеческого существования, прозрачен для него. Поскольку структу-
ра мира, существование в котором и есть человеческая жизнь, рацио-
нальна, и так как реальность по своей организации сходна с
человеческим интеллектом и, прежде всего, разумом математическим
(отсюда знаменитое галилеевское «книга природы написана на языке
математики»), то разум вполне способен справиться с решением са-
мой трудной проблемы, включая постижение человека, его сущности
и смысла жизни.
Однако существование человека, сама его жизнь, все связанные с
нею и находящиеся и развивающиеся внутри процесса жизнедеятель-
ности всевозможные коллизии и перипетии самим своим существо-
ванием, а главное, все более настоятельным требованием внимания
теоретической мысли, философской рефлексии создает ситуацию, в
которой, в сущности, наличествует известного рода преодоление ка-
тегориального подхода, свойственного временам безраздельного гос-
подства рационалистической философии, подхода, сохраняющего все
свое значение в естественных науках и сегодня, однако обнаружива-
ющего всем очевидную несостоятельность и хроническое бессилие
проникнуть в жизнь и суть человека.
Закон сущего, явленный в речи, логос не в силах постичь челове-
ка во всей его неоднозначности и непредсказуемости, равно как и со-
вокупность законов. Бессилие тщательно выверенных категорий вку-
пе с их системной организацией побуждает человека для прояснения
проблемы к поиску иных вариантов философствования: в художе-
ственной, публицистической, историко-литературной, мифологиче-
ской формах и т. д. «В философском тексте, — пишет Ж. Деррида, —
миф является то знаком философского бессилия, неспособности дойти
до концепта как такового и придерживаться его, то признаком… ма-
стерства серьезного философа, полностью владеющего философемой»
[16, с. 153]. Книга жизни написана на языке философии, философские
же понятия, согласно М. Хайдеггеру, это понятия особого рода, они
захватывают и понимающего человека, и его бытие.
Однако жизнь и сущность человека оказались сложнее всех ра-
зумных оснований и ожидания рационалистов не оправдались, во
всяком случае, в той степени, на достижение которой они надеялись:
жизнь оказалась неподвластной общим понятиям, а разум — не в си-
лах постичь ее. «Разум, — утверждает Шестов, — предъявляет свои