В.Я. Мауль
2
по крайней мере с начала XX в., — подчеркивал В.М. Живов, — со-
стоит в том, как сделать историю наукой» [3]. В унисон с ним рас-
суждает И.Н. Данилевский: «Сколько бы современные историки ни
отказывались от претензии реконструировать прошлое,
как оно было
на самом деле
, — где-то там, глубоко в подсознании у каждого из
них живет эдакий червячок соблазна: уж я-то знаю
как
… К этому
присоединяется не вполне осознанное стремление доказать всем
(в том числе себе), что история — наука» [4, с. 337].
Примеры подобных сомнений можно приводить до бесконечно-
сти. Это означает, что периодически тиражируемые сциентистские
апологии не до конца удовлетворяют пытливые умы ученой аудито-
рии и читающей публики. В начале XXI в. привычные методологии,
разного рода детерминизмы оказались не в состоянии обеспечить
прирост знаний об изучаемом феномене. Многочисленные образы,
которые принимает сегодня историография, являются отражением
растущего плюрализма в понимании прошлого, попыткой сменить
исследовательскую «оптику», взглянуть на историю под иными,
нежели прежде, ракурсами.
На смену истории «великих и удивления достойных» подвигов
пришла история повседневности, история быта. Конституируется не
только особенность, но и будничность исторического события. Исто-
рия «героев» сменяется историей «простецов». Именно они теперь
становятся новыми «героями» истории. Этот зачастую безымянный
«коллективный человек» из глубин исторической «гримерки» сего-
дня решительно выдвигается на авансцену театра истории. При этом
социокультурная реальность прошлого все чаще видится как сово-
купность множества субъективных смыслов его участников, понима-
ние которых ведет в мир бессознательных символов, полуразгадан-
ных знаков и подразумеваемых значений.
Названные обстоятельства требуют углубленного обращения к
исследовательской «лаборатории» историка, в частности, к категори-
ям исторического познания как научным понятиям, отражающим
наиболее общие связи реального мира. Значительно более важное,
чем прежде, место среди них теперь признается за исторической слу-
чайностью [5–7]. Это уникальная, зачастую неповторимая подоплека
исторических событий, противостоящая их рациональным резонам.
Если, как полагают, историческая закономерность, указывая на воз-
можность того или иного события, является следствием определен-
ным образом сложившихся объективных обстоятельств, то случай-
ность — это то, что опровергает подобную каузальность, фактически
нивелируя ее роль.
При этом очевидно, что закономерность не должна отождеств-
ляться с судьбой (или роком), она имеет свои пределы, и ее нужно
понимать как конкретное соотношение сил, в существенной степени
