А.А. Манухин
4
конгрессе, «вьетнамский синдром» и позицию ВПК, представленного
частными компаниями. Например, прагматический подход Р. Никсо-
на и его помощника по национальной безопасности Г. Киссинджера
был наилучшим с точки зрения Москвы, чего нельзя сказать об «иде-
алистических» элементах доктрины Дж. Картера и З. Бжезинского, а
также Р. Рейгана, использовавших такие методы «шантажа» СССР,
как борьба за права человека и провозглашение Стратегической обо-
ронной инициативы (СОИ) соответственно. При этом администрация
Картера, несмотря на свою «ультрадемократическую» риторику, осо-
знавала необходимость достижения реального консенсуса с СССР по
вопросам вооружений, а рейганизм, напротив, стремился к получе-
нию односторонних уступок, опирался на метод «выдавливания» со-
ветских интересов из Европы, хотя внешне поддерживал инициативы
Кремля [3, с. 332, 487, 488]. С другой стороны, В.О. Рукавишников в
своей работе продемонстрировал, что возможности Белого дома бы-
ли ограничены. Важную роль играл социально-психологический фак-
тор: так, несмотря на успешное создание образа СССР как «империи
зла», администрации Рейгана было сложно проводить ревизию
результатов советско-американской «разрядки», достигнутой при
Никсоне, из-за движения в пользу замораживания ядерных арсеналов
[5, с. 441–445].
Изучение периода после распада СССР, с которым связывается
окончание «холодной войны», поставило перед отечественными ис-
следователями новые вопросы. Главный из них, безусловно, состоял
в том, чтобы оценить характер российско-американского «стратеги-
ческого партнерства», которое ценой больших геополитических по-
терь формировалось в 1990-е гг. В связи с этим В.И. Батюк призна-
вал, что тогда сложился более-менее эффективный диалог по боль-
шинству вопросов двусторонних отношений, в том числе по разору-
жению (программа Нанна-Лугара по финансированию утилизации
ядерных арсеналов России), хотя это и не останавливало американ-
ское стремление к гегемонии [6, с. 104, 105].
Как указывала Т.А. Шаклеина, постепенно в среде американской
политической элиты от обеих партий, но особенно отчетливо у рес-
публиканских неоконсерваторов, сложилось представление о слабости
России, которая лишает ее права на то, чтобы США придерживались
данных СССР обещаний [7, с. 213, 214]. С другой стороны, у подоб-
ных умонастроений могла быть оборотная сторона, о чем писал из-
вестный американист А.И. Уткин: «… Чем слабее Россия — парадокс
истории, — тем больше вероятность такого чудовищного поворота со-
бытий (нанесение ядерного удара по США —
А.М.
). Демократизация и
обнищание, отступление и игнорирование переводят этот страшный по-
ворот событий из категории практически невероятных в категорию
ядерного Пирл-Харбора, уже реальный опыт» [8, с. 415, 416].
